* * *

Прекрасные дикторские голоса
Из стен и шкафов рокотали.
Глухая картошка на синих весах,
Причесанный дедушка Сталин.

Пятнашек и жмурок дворовый разбег,
На рельсы подложенный капсюль,
И Райкин тебе, и Орлова тебе.
И глядь, Тарапунька и Штепсель.

Пещерный союз коммунальных квартир,
Артист Фернандель в «Казимире»,
И будь вы неладны – отличный пломбир.
Чего вам плохого в пломбире?

И что же – мне хлястик теперь выдирать
Из юношества и взросленья?
И думать – как жестче себя покарать
За все не мои преступленья?

И став на обломки недожитых лет,
На их каменеющей груде,
Отечество славлю, которого нет,
И больше, надеюсь, не будет.

* * *

Кончилось тёплое, юное, нежное,
Осень с ленивым и жёлтым смешком
Смотрит, как лист умирающий держится
Всеми прожилками и черенком.
Зубками! Лапками! В ветку и дерево!
Сдался ему этот дерзкий полёт,
Это пустое парение, где его
Только тоска и забвение ждёт.

Будем держаться. Что б осень ни делала,
Как бы нас ветры ни рвали с ветвей,
Мы улетим только с деревом. С деревом,
С городом, с милой землёю своей.

* * *

Мне бы домик подле храма
У столетья на краю,
Мне бы томик Мандельштама
Да садовую скамью.
Мне бы лёгкого соседа -
Муравья и воробья,
Полупьяную беседу
О повадках бытия.
За окном глядятся в воду
Облака и фонари.
Мне бы тихую свободу
Не снаружи, так внутри.

* * *

Просторный кабинет. Отдёрнуты гардины.
До края, лейтенант, армянского налей.
Я список лагерей прочёл до середины,
Вот он идёт как раз за списком кораблей.
Краслаг и Чердыньлаг, Особый Соловецкий,
Вятлаг и Дубровлаг, Свирьлаг, Сиблаг, Дальлаг.
Норильский, Озерлаг, Таёжный, женский, детский.
Сыпняк. Барак. Собак. Архипелаг Кулак.
Да выпей сам, сынок… Заешь хотя бы сушкой,
Посыпался народ ввиду особых мер.
Прими их, лейтенант, — Дефо, Сервантес, Пушкин
Записывай, сынок, — Катулл, Рублёв, Гомер….

* * *

Еврей я только по несчастьям,
Дворовым небольшим ненастьям,
По злобе хулиганских глаз.
Но у меня хватало снасти –
Веселья хитрости и страсти,
Ловя подобные напасти
Вывёртываться каждый раз.