Håkan Boström: Фондовый социализм — последний вздох утопизма

Постмодернизму приходится отвечать за многие грехи, не в последнюю очередь правые. Но не будем забывать о сверхестественной вере в возможность спроектировать на бумаге идеальную социальную структуру.

4 октября 1983 года 75 000 человек собрались в в Стокгольме, чтобы протестовать против фондов для сотрудников. Фондовый социализм, как его стали называть, означал, что профсоюзы постепенно станут владельцамм шведских предприятий. Говоря упрощенно, это должно было бы произойти путем передачи части прибыли компаний профсоюзам в форме акций.

Модель Фондов для сотрудников была разработана в 1970-х годах интеллектуалом и профсоюзным экономистом Рудольфом Мейднером, национальным экономистом немецкого происхождения, чья семья бежала от нацистов. Мейднер верил, что капитализм несет семена возвращения фашизма. В основе этого предложения лежала «политика структурной рационализации», для которой Мейднер вместе с Йёстой Реном заложил теоретические основы.

В послевоенный период социал-демократы и профсоюзы проводили политику, которая подразумевала ликвидацию малого бизнеса, в первую очередь в небольших городах, в пользу крупных компаний. Инструментом для этого служило то, что требования профсоюза по заработной плате не учитывали финансовые возможности компаний. Выдвигая одинаковые требования к заработной плате как крупным успешным компаниям, так и более мелким конкурентам, профсоюзы ускоряли банкротства и концентрацию собственности на рынке.

Альтернативой была бы, адаптация требований к заработной плате на местном уровне к той максимальной сумме, которая не доводила бы работодателя до банкротства. Вместо этого они решили «помочь рынку», потому что концентрация компаний также усилиловала власть профсоюзов. Единственная проблема заключалась в том, что в результате крупные компании начали получать «сверхприбыли», которые, как стало ясно профсоюзам в 1970-х можно конфисковать с помощью фондов сотрудников.

Фонды для сотрудников были радикальным предложением. Следует признать, что само государство не собиралось брать на себя управление компаниями. Но на практике они контролировались профсоюзами и, следовательно, косвенно социал-демократами. Шведская парламентская демократия не пережила бы такого эксперимента. Следует помнить, что в то время общественность Швеции колебалась в выборе между восточным государственным коммунизмом и свободным Западом. Швеция выступала за «третий путь». Фонды сотрудников были созданы как дальнейшее развитие шведской модели.

Идея фондов наемных работников заключалась в том, что «социал-демократия» будет распространена на экономическую сферу, что рабочие - через профсоюзы - будут участвовать в управлении и иметь власть над компаниями, в которых они работают.
Вовсе не случайно эти идеи получили наибольшую поддержку среди интеллектуалов и в академии. На бумаге они могут показаться разумными. Однако ведущие социал-демократические политики, такие как Kjell-Olof Feldt и Olof Palme, осознавали, что теория — это не то же самое, что практическая политика. Фондовый социализм вел к конфронтации с деловым миром, которая нанесела бы ущерб Швеции. Если бы проект увенчался успехом, он фактически привел страну в Восточный блок. Вот из-за чего на самом деле шла битва – и, вероятно, были такие, кто выступал за фонды именно по этому.

Немецкий социолог Роберт Михельс еще в 1911 году отмечал, что демократические на бумаге организации на самом деле всегда управляются сверху – он, в частности, изучал профсоюзы. Те, кто находится на вершине организации, всегда имеют лучший обзор, больше информации, широкие контакты и больше времени, чем большенсто низовых членов. Высшие деятели к тому же вырабатывают способности к борьбе за власть и пропаганде. Михельс назвал это «железным законом олигархии».

Железный закон Михельса показывает важность конкурирующих элит и трудность, если не невозможность, социалистической демократии или «советской демократии». Русская революция, а затем и Советский Союз, например, формально были мотивированы тем, чтобы советы рабочих депутатов, стали собственниками средств производства. На практике эта общественная модель быстро переродилась в экстремальную диктатуру. Потому что в реальности всегда срабатывает железный закон олигархии, который подкрепляется еще и тем, что с противниками утопического социального строительства приходиться бороться брутальными методами. Самые ужасные преступления в истории были совершены во имя «доброго дела», когда все средства позволены.

Многое произошло за четыре десятилетия, прошедшие после демонстраций против фондового социализма осенью 1983 года. Шведские левые, по сути, отказались от социализма после падения берлинской стены в 1989 году. Однако уже в 1980-е годы вера в социальную инженерию обтрепалась по краям из-за очевидных проблем с разбухшей бюрократией, проблем государственного управления и возникшего у людей чувства, что от них ничего не зависит. Спрос был отнюдь не на "больше политики".

Отчасти и фондовый социализм на самом деле был попыткой дать ответ на ощущение бессилия. Люди получат прямую власть через профсоюзы. Исследования Михельса игнорировались. Идея о том, что люди могут быть «освобождены» сверху, если интеллигентные люди в своих кабинетах разработают руководящие принципы хорошего общества, все еще была сильна.

Социализм как социальная инженерия — это идея, которая, как это ни парадоксально, возникла в буржуазном классовом обществе с его суевериями среди просвещенных элит. Однако с тех пор развитие все больше двигалось в сторону постмодернистской и коммерческой мешанины идей, концепций и, что не менее важно, эмоционального выражения, где идеология и теория должны были уступить место адаптации и политическому брендингу.

Когда глава аналитического центра Katalys Даниэль Сухонен и профессор Бу Ротштейн выступают за экономическую демократию на страницах DN, в наше время это легко может показаться немного странным. Ротштейн и Сухонен выступают, конечно, не за компании, принадлежащие профсоюзам, а за кооперативы сотрудников, то есть за то, чтобы сотрудники имели возможность выкупить свое рабочее место по сходной цене, а затем владеть им и управлять им самостоятельно. Они называют эту идею «либеральным социализмом», пытаясь обойти концентрацию власти.

В принципе, в кооперативах сотрудников, конечно, нет ничего плохого. В лучшем случае это означает подъем бизнеса, когда им управляют люди, вложившие в него свои силы. Но совместное принятие решений означает также повышенную ответственность, конфликты и стресс. Вопрос в том, насколько велик на это спрос. Большинство людей довольны начальником, который принимает трудные решения, хорошими коллегами и приличным доходом.

Многие сегодня с трудом наводят порядок в своей личной жизни. Других беспокоят работодатели, которые требуют от сотрудников всячески идентифицировать себя с компанией. Люди хотят, чтобы проблемы на работе решал профсоюз или политики, если бизнес финансируется за счет налогов.

Идея бизнеса, управляемого персоналом, обращена к дисциплинированному среднему классу, живущему своей работой. Чтобы это сработало, на практике необходим особого рода дух предприимчивостм (дух Гнохьё). Предствители поколения Зеленой волны, те из них, кто не сдался и не превратился к концу 1970-х в лидеров культов, вместо этого ушли в малый бизнес.

Мысли Ротштейна и Сухонена не новы. Среди молодых либералов и центристов – часто студентов – в 1970-е годы велись интенсивные дебаты о том, как можно сломать концентрацию власти в обществе и как можно объединить свободу и равенство посредством более децентрализованного принятия решений на местном уровне или на рабочем месте. Были намечены альтернативы государственному и профсоюзному социализму. Частично вдохновение пришло от синдикализма, который уже давно пропагандирует подобные решения.

Управление предприятиями и организациями не стало проще с 1970-х годов. Специализация возросла. Требования внешнего мира к прозрачности, склонности к переменам и конкуренции также не уменьшились. Очень легко плохо управлять бизнесом, что отразится не только на самих сотрудниках, но и на клиентах, пациентах и ​​соседях. Разделение труда в конечном итоге является основой нашего экономического роста.

Можно, конечно, возразить, что необходимо больше людей, которые активно работают над достижением коллективных целей, будь то создание компании, руководство организациями или участие в политике. Общая бюрократизация общества и пассивизация граждан не являются ни безопасными, ни особенно благоприятными для личного развития. Можно согласиться, что что-то потеряно. Но вовлеченность и соучастие, которые характеризовали большую часть 20-го века, росли органично, снизу. Все попытки создать демократию на рабочем столе провалились, во многих случаях с катастрофическими последствиями.

Что может сделать государство, так это – вопреки Рену и Мейднеру – попытаться противодействовать естественным социальным тенденциям к концентрации власти, содействуя развитию малого бизнеса, сельских районов, некоммерческих фондов, ассоциаций и, если уж на то пошло, кооперативов персонала. Государство может создать благоприятную почву для инициатив, которые способствуют маломасштабным решениям, ответственность и личной вовлеченности. Но речь идет скорее об отказе от контроля, чем о проектировании утопий на листе бумаги.

https://www.gp.se/ledare/fondsocialismen-var-utopismens-sista-suck-1.111748770