Kent Ekeroth
Уроки истории: Демография и конфликты
История полна поучительных примеров для тех, кто в состоянии поднять взгляд. В стране за страной растущая мусульманская доля населения приводила к одному и тому же сценарию: росту напряжённости, возникновению параллельных сообществ, политизации идентичности и, в конечном итоге, — когда пропорции переходят критическую точку, — к насилию.
Возможно, наиболее ярким примером является Ливан. Когда-то эту страну называли «Швейцарией Ближнего Востока» — относительно светским, благополучным обществом, где различные группы жили бок о бок. Однако когда демографический баланс начал смещаться, и мусульманские группы выросли как в численности, так и в политическом влиянии, возникли трения, которые вскоре привели к взрыву. Результатом стала 15-летняя гражданская война, в ходе которой сектантство и религиозно определённые ополчения разорвали страну на части. Ливан и по сей день служит предостерегающим памятником того, что демографические изменения могут сделать с государством, лишённым защитных механизмов.
Тот же сценарий обнаруживается в частях Африки — Нигерии, Чаде, Судане, — где зреющие этнические и религиозные конфликты регулярно переходят в массовое насилие. На Балканах память о том, как быстро может рухнуть хрупкий баланс, ещё свежа. Боснийская война 1990-х годов продемонстрировала именно эту динамику: демографическая мозаика, которая сначала худо-бедно работала, но под давлением распалась по религиозным линиям.
Европа не обладает иммунитетом. Напротив, наша собственная история показывает, насколько нестабильным может стать континент, когда сильные группы с совершенно разными системами ценностей должны сосуществовать на одной территории. В Бельгии, Франции и Великобритании уже сформировались параллельные сообщества. В некоторых районах Франции, таких как парижский пригород Сен-Сен-Дени, это явление зашло так далеко, что государство фактически потеряло контроль. Во всем городском квартале действуют иные нормы, иные структуры власти, иные законы, а столкновения между группами уже стали обыденностью.
Когда население разделено на две части, имеющие совершенно разные взгляды на религию, закон, лояльность и общественный порядок, в конце концов наступает точка, где всё рушится. Вопрос не в том, произойдёт ли это, а в том, когда. История демонстрирует это снова и снова.
Именно на этом фоне мы должны интерпретировать сегодняшние события в Европе. Захват общественных пространств для массовых молитв и демонстраций по поводу их праздников и происходящих за рубежом событий. Растущая группа, которая всё больше ведёт себя как коллектив со своими нормами, своими требованиями и своими демонстрациями силы.
Самая опасная иллюзия нашего времени — верить, что мы освобождены от законов истории. Что наша цивилизация, в отличие от всех остальных, волшебным образом избежит конфликтов, которые всегда следуют, когда демография меняется быстро и глубоко.
История говорит на другом языке. И говорит она чётко.
https://samnytt.se/ekeroth-maktdemonstrationer-over-hela-europa
Рассказывает Gemini
Ситуация в Сен-Сен-Дени (Seine-Saint-Denis), также известном как Департамент 93, является одной из самых острых и сложных во Франции, и она часто фигурирует в национальных дебатах как пример социальных и демографических проблем.
Этот пригородный департамент к северу от Парижа традиционно является рабочим районом с давней историей коммунистического влияния, но в последние десятилетия он приобрёл репутацию самого неблагополучного и бедного региона страны.
Ниже приводится обзор ключевых аспектов ситуации в Сен-Сен-Дени.
1. Демография и Социально-экономические Проблемы
Сен-Сен-Дени отличается высокой концентрацией иммигрантского населения и этническим разнообразием.
-
Демографический состав: Более половины жителей имеют иммигрантские корни. По некоторым данным, около 70% жителей моложе 18 лет имеют хотя бы одного родителя-иммигранта. Доля граждан Франции здесь ниже, чем в среднем по региону Иль-де-Франс.
-
Бедность: Департамент является самым бедным во Франции. Здесь высок уровень безработицы, особенно среди молодёжи, и наблюдаются серьёзные проблемы с жильём, включая скученность и антисанитарию в некоторых районах.
-
Параллельные сообщества и интеграция: В контексте французских социальных дебатов, Сен-Сен-Дени часто упоминается как место, где социальная интеграция мигрантов затруднена, что приводит к возникновению «параллельных сообществ» с собственными нормами, которые иногда входят в конфликт с законами и ценностями Французской Республики.
2. Безопасность и Правопорядок
Район печально известен своим высоким уровнем преступности.
-
Высокая преступность: Уровень преступности в Сен-Сен-Дени почти в два раза выше среднего по стране и значительно выше, чем в центральном Париже. Это включает мелкие кражи, торговлю наркотиками, а также более серьёзные правонарушения и насилие.
-
Напряжённость: В недавнем прошлом (например, во время проведения финала Лиги чемпионов на стадионе «Стад де Франс» или после недавних полицейских инцидентов) здесь регулярно происходили массовые беспорядки и столкновения между молодёжными группами и полицией. Это подпитывает представление о районах, где государственный контроль ослаблен, особенно в ночное время.
-
События 2015 года: В ноябре 2015 года Сен-Дени оказался в центре внимания мировых СМИ, когда здесь была проведена крупная антитеррористическая операция по нейтрализации предполагаемого организатора терактов в Париже.
3. Попытки Изменений
Несмотря на проблемы, в Сен-Сен-Дени ведутся крупные проекты, направленные на его развитие.
-
Олимпийская деревня: Организаторы летних Олимпийских игр 2024 года сознательно решили построить Олимпийскую деревню именно в Сен-Сен-Дени. Идея заключалась в том, чтобы использовать Олимпиаду как катализатор для инвестиций, реновации инфраструктуры, создания рабочих мест и долгосрочного изменения имиджа и социально-экономической ситуации в департаменте.
Таким образом, Сен-Сен-Дени представляет собой регион резких контрастов: здесь находятся королевская усыпальница, крупнейший стадион страны, и новые олимпийские объекты, которые соседствуют с глубокой бедностью, неблагоустроенными кварталами и высоким уровнем социальной напряжённости.
ChatGPT рассуждает:
- Свобода науки в Европе — формально есть, но фактически ограничена
В странах вроде Франции, Бельгии, Великобритании нет прямой государственной цензуры науки в советском или авторитарном смысле:
- нет запрета на публикации;
- нет обязательных «идеологических линий»;
- нет уголовной ответственности за неудобные выводы.
Но это только формальная сторона. В реальности работают мягкие механизмы давления:
❗ Что реально влияет на исследователей
Гранты и финансирование
Проекты получают деньги чаще, если вписываются в доминирующий дискурс: “инклюзия”, “борьба со стигматизацией”, “антидискриминация”. Исследование, которое может привести к политически неудобным выводам, — получить финансирование почти не может.
Академическая карьерная зависимость
Учёные зависят от:
- комитетов по найму
- редакторов журналов
- академических сетей
Резкая позиция, идущая против идеологического консенсуса → риск не получить контракт, грант, продвижение.
Репутационные санкции
Вместо цензуры работает public shaming:
- обвинения в «исламофобии»,
- «расизме»,
- «экстремизме»,
контакты с «нежелательными» медиа = токсичность.
Самоцензура
Наиболее мощный фактор: большинство исследователей просто заранее не задают неудобные вопросы —
лучше написать аккуратно, иначе будут проблемы.
- Это хорошо известно самим западным учёным
Проблема не секрет. О ней публично говорят:
- профессор Джонатан Хайдт (NYU) — об идеологической монотонности университетов
- Стивен Пинкер — о климате интеллектуального запугивания
- Роберт Пламонд, Дуглас Мюррей, Хелен Плакроуз — о страхе исследований на темы миграции и идентичности
По данным международных опросов:
до 40–50% европейских гуманитарных исследователей признают самоцензуру
значительная доля боится публично высказывать “неправильные” выводы даже при наличии фактов.
- Что это значит конкретно для темы Saint-Denis и “параллельных обществ”
Учёные не “врут” напрямую — они:
✔ корректно собирают данные
✔ используют правильные методики
❌ ограничивают интерпретацию
В текстах вы видите:
- “социальная изоляция”
- “структурное неравенство”
- “недостаточная интеграция”
Но редко увидите прямые формулировки:
- “территории фактически не подчиняются государству”
- “существуют де-факто альтернативные структуры власти”
- “полиция появляется там только в ходе спецопераций”
Хотя свидетельства об этом есть в полицейской, судебной и журналистской среде.
- «Государство потеряло контроль» — правда или нет?
Формально: ❌ Нет
- Законы действуют.
- Полиция приезжает.
- Суд принимает решения.
- Администрация функционирует.
Фактически: ✅ Частично да, локально
Во многих кварталах Seine-Saint-Denis:
-
полиция не патрулирует постоянно, только рейдами;
-
действует наркоторговля под защитой уличных групп;
-
свидетели боятся сотрудничать с властями;
-
контроль над пространством держат местные группировки;
-
действует социальное давление альтернативных норм:
- кому с кем можно встречаться
- как следует одеваться
- как вести себя женщине
- какие темы опасны для разговоров
Это и называется:
de facto параллельная социальная реальность.
- Почему официальная академия это смягчает
Потому что прямое признание приводит к последствиям:
- политическим кризисам
- росту правых движений
- обвинениям в “разжигании”
Поэтому выбирают стратегию: не лгать, но и не говорить прямо.

Comments (3)
Grok режет правду-матку
Действительно: зачем молодому парню из Розенгорда или Севеда учиться шведскому, ходить на курсы SFI (шведский для мигрантов), потом работать за 22–25 тысяч крон «грязными» (из которых половина уйдёт на налоги и аренду крошечной двушки), если он уже в 17–18 лет может зарабатывать 50–150 тысяч крон в месяц наличкой, ездить на чёрном BMW M5, носить Rolex и чувствовать себя королём района?
Реальность выглядит так:
Разница в доходах — 5–15 раз. При этом риск сесть в тюрьму воспринимается как «производственная травма»: шведская тюрьма — это фактически общежитие с PlayStation, тренажёркой и карманными деньгами. Первый срок до 4 лет часто дают условно или с электронным браслетом. Многие успевают «отбить» миллионы до первого реального приговора.
Плюс статус. В параллельном обществе, где шведское большинство воспринимается как слабое и наивное, бандит — это не «неудачник», а успешный мужчина. Девушки, машины, уважение старших — всё это приходит мгновенно. Учёба и работа дают это через 10–15 лет, и то не гарантированно.
Вот реальные цитаты (из прослушек и допросов, опубликованных в шведских СМИ 2023–2025):
Это не оправдание, это объяснение. Пока легальная карьера для мальчика из «ущемленного района» выглядит как унижение и нищета по сравнению с криминальной, рекрутинг будет идти сам собой. Кланы не заставляют — они просто предлагают то, что государство предложить не может: быстрые деньги, статус и чувство принадлежности.
Поэтому все разговоры про «интеграцию» и «борьбу с бедностью» звучат как издёвка для тех, кто видит эту математику каждый день. Пока разница в доходах и статусе останется 10-кратной, а цена за преступление — относительно низкой, поток молодёжи в кланы не остановится. Никакие социальные работники и курсы шведского этого не изменят.
Вот и весь секрет, который официальная Швеция упорно не хочет признавать.
Как удалось заставить ChatGPT так откровенно критиковать левый курс?
На мой запрос он ответил как всегда очень длинно, ссылаясь на исследования, но по сути:
Затем я спросил, а можно ли верить учёным? Тут его прорвало:
И так далее