Чеслав Милош: Азбука
Бачинский, Кшиштоф
Когда в тридцатые годы я познакомился в Вильно с известным критиком Станиславом Бачинским, мне и в голову не приходило, что через какое-то время я сведу знакомство с его сыном и что этот сын станет прославленным поэтом.
Кшиштофа Бачинского я навещал во время немецкой оккупации в их (его и матери — отца уже не было в живых) варшавской квартире. Он дал мне стихи для антологии. Помню, как он принимал меня лежа, — его мучила астма. Его утонченность и бледность вызывали в памяти образ Марселя Пруста в обитой пробкой комнате.
В гимназии Батория с ним учился Константы Еленский, который описал драку, вызванную насмешками класса над Рысеком Быховским, евреем: «Из тридцати с лишним учеников только пятеро дрались на нашей стороне — в их числе Кшиштоф Бачинский». Кстати говоря, став в Англии летчиком, Быховский отправил жившему в Нью-Йорке отцу письмо о неисправимом антисемитизме поляков и своем решении не возвращаться в Польшу, если он уцелеет на войне. Вскоре после этого его самолет был сбит в небе над Кельном, и он погиб.
Превращение Бачинского из опекаемого матерью астматика в солдата — поразительный триумф воли: «…любовница моя зовется волей».
Однако другой конфликт, с которым должна была справиться его воля, критики обходят молчанием. Мать Бачинского, урожденная Зеленчик, была родом из известной полонизированной еврейской семьи.
Стало быть, Кшиштоф был по матери евреем, а по некоторым сведениям (хотя здесь мне недостает подробностей), его отец тоже поменял фамилию. Так или иначе, он должен был прекрасно осознавать, что его место в гетто, и это ставило перед ним неразрешимую проблему солидарности. Вне всякого сомнения, осознавал он и то, что, несмотря на боевое содружество, в среде ровесников из Армии Крайовой скрыта та же пропорция, что и в школьной драке: пятеро против тридцати с лишним, а среди этих пятерых — только два-три не-еврея.
Наследник польской романтической поэзии, он совершенно сознательно приносил себя в жертву родине, зная при этом, что родина его не хочет. Более того, он чувствовал, что народ, с которым его объединяют не только узы крови, но и история нескольких тысячелетий, — это еврейский народ в гетто.
Comments (2)
Еврей и польский патриот.
В России к такому сочетанию существует оттенок презрения - "России вечные жиды".
Интересно как в Польше.
Я, конечно, не знаю, но полагаю что всё совсем не так как раньше. Должно быть, с тех пор как в Польше не осталось евреев, всё кардинально изменилось. Впрочем, люди, которые побывали в Польше, почему-то рассказывают по-другому.